"Иван Жданов"



Я попробую сказать одну трудную вещь. Для меня понятную, но слов (у меня) не имеющую для ее выражения. Боюсь, что и вас запутаю. Разве что, по ходу, из суммы моего косноязычия, как-то обозначится хотя бы сторона, в которую я указываю.

Есть у поэтической речи (по преимуществу, но не только у нее) одна крайне безлюдная территория. Слова туда не ходят – по многим причинам. На это способна музыка, и именно там, где не остается уже ничего, что можно проговорить. То есть ландшафты состояний, напряжений, безъязыких и бесконечных перспектив.

Говоря «музыка», я уже, видимо, сбиваю фокус. Речь о другом. О крайне сложных, многомерных, сокрытых от нас и принципиально не сводимых к возможностям нашего разума и чувств, неких «законах» живой материи. То, куда не проникает даже самая избыточная из наших способностей – интуиция. Говоря «законах», я, конечно, не имею в виду некие «формулы», и вообще то, что можно «взять» - даже как неопределенное множество.

Огрубляя, это сумма (облако) разнонаправленных, разновременных, разносемантических координат (звучаний, черт, голосов, смыслов), составляющих речевой оклик этой «живой материи», входящей с ней в резонанс.

Чтобы отрезать еще одну ложную дорожку, надо сказать, что не имеет отношения ни к «мистике», ни к «птичьему языку» и т.п. Речь идет об опыте предельной концентрации всех рациональных и относительно нерациональных человеческих возможностей для настройки, улавливания (при редчайшей удаче) и – вслепую – переноса этого внеязыкового пространства в язык, но таким образом, чтобы ни ты, ни язык не исказил этого «облака» (попыткой понимания, напр., желания выразить это наиболее продуктивным или эффектным образом).

Так же это не имеет прямого отношения ни к плотности, ни к разреженности, дискретности. Ни к метафоре, ни к ее к ее отсутствию. Ни к «схватыванию» (потому что тут нет ни прыжка, ни пути, они разнонаправлены и разновременны).

Нельзя сказать, что поэзия с этим вовсе не имеет дела. Конечно, затрагивает. В той или иной мере это присутствует почти во всем настоящем. Но именно что «затрагивает». У нас – с разных сторон и по-разному – Тютчев, напр., Мандельштам, Введенский, Драгомощенко…

И только один, на мой взгляд, поэт «живет» вблизи этой территории и развернут к ней, целенаправленно используя эту близость для попыток и опыта – Иван Жданов.



***

Обострим. Есть поэзия (и поэты), и есть Иван Жданов.

О первой и первых писали и будут писать, о втором - нет, и вряд ли в будущем.

Там не живут, туда не восходят, это за пределом черты оседлости нашей психики, видения и пр. При том, что для него это просто среда обитания, норма дыхания, речи. И при всем этом - абсолютная высота и подлинность смыслового неба, оставляющая нам лишь стоять с запрокинутой головой и звоном в ушах. Ни в нашей, ни, думаю, в мировой поэзии ничего подобного не было. А то, что было - скажем, у Гельдерлина или Рильке, или Тютчева - как "касанье мирам иным" - носило характер именно что "касанья", а не черт лица и естества дыханья.

***

О Жданове трудный и очень особый разговор. Его пытался начинать Марк Шатуновский. Затрагивал и Алеша Парщиков. Но попыток этих крайне мало.

Возможно, на Жданова стоит взглянуть в контексте книг пророков, с той поправкой, что те шли "в связке" (с Богом и через Него), а Жданов идет один. И при этом, степень подлинности (не достигнутой, а данной) обескураживает сразу с двух сторон - простоты (речи, записи) и предельной семантической сложности. И в этом схлопывании разреженности и концентрации одновременно ты подвисаешь, у тебя просто нет запаса опыта этому следовать, с этим быть.

Как тут вести себя - чувству, разуму, - нет инструментов. Как в грозовом облаке. И еще: вдруг ловишь себя на том, что двигаясь вперед (поддавшись простоте речевого строя), начинаешь двигаться вспять - вслед за семантическим потоком, который, набирая объем и скорость, уже не совпадает с записью (или, и скорее, с тобой, который не в силах ему следовать) и как бы начинает течь в обратном направлении, завинчивая тебя в восходящий поток.

***

Наткнулся на его письмо, зимнее, из Симеиза. Стою, говорит, в трусах, в окно смотрю, тепло у нас. Читаю твой Аморт, белую версию. Думаю. Он исполнен катарсисиса. Чего сегодня днем с огнем не найти. Какой он удивительный - Ваня. Иоанн. На маленьком симеизском Патмосе. Стоит в трусах, похожих на старинные географические карты, смотрит в окно на заволоченные горы, исполнена, говорит, катарсиса... и идет в ЖЭК - платить за воду и воздух.





CЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ